Welcome to Pretension! version 1.0.
Всю дорогу он расспрашивал - а откуда, а как, а что, солдату было веселее, потому и ехали повальной. и вот через всю дорогу обратно, не спеша ехать, молодой фурманшчык рассматривал окрестности по обеим сторонам дороги. День этот был солнечный. На березах трапяталася желтое письме. В чистом поле адиноки листок на дороге имкнувся с ветром вдаль. Леса мимо дорогу неподвижно вартавали спокойствие осени. На пустом иржышчы и на пакошах ходил животное. Ясный грусть осени, казалось, плывет с ветром, и все висиць, как долгожданная любезностями. Шыпшына кустами стояла без письме и с чырвоными пладами. Патузваючы вожжи, молодой фурманшчык переживал детская желание остановить коня, адысцися к шыпшыннику и Нарве, неизвестно для чего, полную шапку ягод. Душа его вцихамирвалася дорогой, медленной ездой, осенью и цишынёй. Ему казалось, что уже с этих мест ему никуды не надо уезжать, никуды и никогда, что не надо уже искать в мире пристанища и что здесь все очень похоже на тот родной угол, из которого он с близкими своими и родными выехал. С таким состоянием свои души он въехал в Сумличы и подъехал к хорошо уже ему известной Волеччынай дома. Солдат быстро соскочил с воза и побежал в дом, а следом и фельдшер. Если же молодой фурманшчык вошел в дом, он увидел, что немец лежит все на том же месте, а Волечка поиць его с лыжки молоком. Солдат сидит в умом, а фельдшер пильна присматривается к немца. Кали ж Волечка з пустой мискай ад малака адышлася к печы, фельчар пачаў абслухваць и абмацваць хворага немца. Паваждаўшыся так з им некальки хвилин, ён зирнуў немцу ў пачырванелыя вочы и жвава сказаў: - Э, пане-браце, немец! Дык жа мяне дарма з табой напалохали. Ты ж зараз сто вёрст без аддыхи пешкам зробиш. Ну што ж, праўся ды разумней. Таки и не шкодзила б, каб вы ўсе папруцянели, а то гэтульки неспакою праз вас. Аж да Баранавич даперли. Чаго? Павошта? - Дык ён паправицца? - нясмела и з надзеяй сказала Волечка. - А хиба табе не ўсё роўна? - Гэта ж мая хата. Лепш жа, кали ён сам адсюль выйдзе, чым мёртвы завалиць мне хату. Што я тады з им рабиць буду. - Чуеш? - сказаў фельчар да немца. - Праўся, а то хату гэтай малой завалиш. - Напишам акт, што ён хворы и што я не мог у тэрмин яго сканваираваць, - сказаў салдат. - Давайце паперы. З паперай была цяжкая справа. Яе не было ў гэтай хаце. Фельчар стаў церабиць свае кишэни и сваю фельчарскую пакоўню. Немец тым часам больш ачомаўся. Ён стаў рухавейшы, ажывиўся, пачаў паднимаць галаву и пильна прыглядацца да людзей и да ўсяго, што было ў хаце. Нейки неспакой з'явиўся ў яго вачах. Было видно, што трывога агарнула яго и што яна ўсё пабольшваецца. и чым больш ён трывожыўся, тым здаравейшы рабиўся колер и выраз яго твару. и раптам, як вада з прабитага лёду, рванулася и лягла на яго твар пячаць недавер'я да ўсяго навакольнага и да людзей, якия были каля яго. и пасля гэтага страх праступиў на рысах яго твару. и гэта ўсе заўважыли. Фельчар нейк крыва ўсмихнуўся и сказаў немцу: - Чаго ты баишся? Дурань ты. Нямецкая галава. Машыну якую ци гармату новую ты ўмееш выдумаць, а бачыць, што чалавек мае душу и сэрца - на гэта ў цябе няма ничога... На, выпи гэты парашок, можа ўбачыш, што мы цябе лечым, а не бязвечым. - Немец выпиў парашок, и новы неспакой з'явиўся ў яго вачах. Ён нешта пачаў гаварыць и паказваць руками. - Гэта ж ён думае, што я яму даў атруты! - моцна сказаў фельчар. Цьфу! Каб ты навек запаветраў!.. Што ты лапочаш? Павальней кажы, можа я разбяру што, цераз дзесятае ў пятае. Фельчар нарэшце абмацаў у сваёй кишэни вучнёўски сшытак. Немец убачыў паперу и пацягнуўся да яе абедзвюма руками. Практычны ў жыцци фельчар адразу здагадаўся и адарваў ад сшытка лист. Як сасмаглы ваду, так хапиў немец паперу и аловак. Не ведаю, ци прыйшла немцу ў галаву думка, што кали ён так жвава ўзяўся за паперу, а не ляжыць з паблеклым позиркам на лаве, то ён перамог ужо сваю хваробу. Але такая думка павинна была б быць у яго. Пры лаве стаяў стол, немец прыпёрся да яго бокам и пачаў выводзиць на паперы алоўкам слова за словам.
|